Лариса Мангупли
Воспоминания об отце
Дверь открылась, и в класс вошёл историк:
– Здравствуйте, дети!
Мгновенно, как по команде, все тридцать мальчиков поднялись со своих мест:
– Здравствуйте, господин учитель! – дружно, в один голос отчеканили дети.
– Прошу садиться. Сегодня начнём урок с повторения. Та - а - к, – протянул он лукаво и, аккуратно поправив пенсне, окинул взглядом последние ряды. Явно выискивал кого-то конкретно.
Мальчики знали манеру своего учителя. Каким-то странным образом этот коротышка с острой седой бородкой умудрялся найти и вызвать к доске именно того, кто не выучил урок или не знал ответа на вопрос. Особенно остро чувствовал это ершистый заводила, восьмилетний Исаак. А так как он не любил учиться и нередко прогуливал занятия, то и чаще других получал самую низкую оценку. А бывало – что и удары указкой по рукам. Стараясь избегать неприятностей, после которых непременно вызывали отца в школу, он прятался за спинами одноклассников, чтобы не попадаться на глаза господину учителю.
– Та - а - к, – привычно пропел историк, – кто там у нас сегодня отвечает? Ага! Вот Вы, Бакши, – он ехидно улыбнулся и направил в сторону Исаака свою металлическую блестящую указку. Мальчишке показалось, что это вовсе и не указка, а стрела, которая вот-вот пронзит всё его беспомощное существо. «Ну, надо же, – досадует он, – так нормально спрятался за толстяком Борькой, и на тебе! Насквозь что ли видит?»
Он нехотя встал, вышел из-за парты и, залившись краской от стыда, готовый сквозь землю провалиться и заведомо зная, что снова схлопочет единицу, лениво побрёл к доске.
– Ну, что, юноша, – улыбнулся историк и, пробежав лукавым взглядом по рядам, как-то язвительно спросил, – Не изволите ли объяснить нам, что такое «летопись»?
– Летопись, господин учитель? – переспросил Исаак и, не веря в то, что ответит правильно, отчеканил, – Летопись – это запись событий по годам.
Учитель от удивления развёл руки:
– Садитесь, Бакши. Порадовали меня сегодня. Ставлю вам пять с плюсом!
… И это была едва ли не единственная пятерка в его тяжкой школьной жизни. Не давалась ему учёба, не любил он эти бесконечные зубрёжки. Стихи, что задавали учить наизусть, никак не «хотели» задерживаться на полочках его мальчишеской памяти. В голове от такого напряжения создавался полный хаос.
Вообще-то, в семье моего деда Якова Бакши, как и во всех патриархальных крымчакских семьях, к образованию детей относились серьёзно. Обучали даже девочек. Старшие сестры: Сарра и Джамле учились прекрасно, братья Ашер, Анисим и даже младшенький Давидка тоже старались не отставать. И только задира и непоседа Исаак подводил отца. За шесть лет учебы он окончил всего два класса. Зато всё, что касалось конкретного дела, например, умения крепко держать в руке молоток и точно ударять им по шляпке гвоздика, вощить нитку так, чтобы она без труда прошла в игольное ушко, схватывал моментально. Отец частенько огорчался, что сын – двоечник. Но что поделаешь? Зато руки правильно растут – все умеет, любое дело доверить ему можно. Да и за себя может постоять, близких не позволит обидеть. Только поручи ему какое-то ответственное дело, так он мигом всё уладит, всё устроит в лучшем виде -- тут можно даже не сомневаться. Значит, надо развивать именно эти способности сына. И профессионал-шапочник Яков отправил его учиться ремеслу, но не головные уборы шить, а обувь. Эта специальность с годами станет для братьев Бакши, Исаака и Давида, делом всей их жизни, будет кормить их и их семьи.
Папа любил повторять, что в детстве не хотел учиться, пропускал занятия, но и без дела не болтался. Его тянуло к мастеровым людям. Мог подолгу наблюдать, как сапожник прикладывает к ботинку набойку и ловко прибивает её маленькими гвоздиками, а потом лакирует края специальным инструментом. Увидит, что мальчишка интересуется, – даст в руки молоток, мол, пусть и сам попробует, а вдруг получится!.. Говорил папа об этом потому, что считал: учиться можно не только по учебникам. «Я вот, считай, неграмотный, – часто откровенничал он, – а поговорить могу с любым профессором».
И это было почти правдой. Помню, его мастерская («точка», как ее называли на фабрике индивидуального пошива и ремонта обуви), находилась у здания почтамта, рядом с главной площадью Керчи. Здесь кипела городская жизнь, и мне, тогда еще школьнице, казалось, что мой папа – в самом этом кипучем центре, центре всей жизни. В городе его знали многие. Шли мимо -- заглядывали к мастеру: «Доброго Вам здоровьица!». «Спасибо, дорогой! Заходи», – приглашал папа.
Исаак Бакши, ноябрь, 1951 г., Керчь.
